Давай не поженимся! - Страница 3

Когда Мартин был помладше, он всем сердцем стремился сохранить хотя бы видимость семьи, традиций, праздников. Перед Новым годом мальчик помогал продавцам елочного базара увязывать елки, и в награду ему выделяли самое замухрышистое деревце из непроданных. Но для Мартина это было самое чудесное деревце, потому что оно ПАХЛО! Острый свежий аромат хвои на какое-то время перебивал вечную вонь в доме, елочку дети устанавливали в своей комнате и наряжали собственноручно сделанными игрушками. В основном, конечно, склеенными на уроках труда бумажными гирляндами и вырезанными из собранных на помойке фантиков снежинками. Никто никогда в их семье не делал этого, но какая-то глубинная память подсказывала Мартину, что под елочкой должны стоять красиво упакованные подарки. И лет до десяти он ставил их – и для младших, и для папы с мамой. Трогательные рисунки, выпиленные лобзиком поделки, купленные за сданные бутылки шоколадки для малышей…

И никто никогда не сказал ему спасибо, не поблагодарил, не обнял и не поцеловал в макушку, прижав к груди. Отец грубо высмеивал подарки, младшие с визгом отбирали друг у друга шоколадки, а мама – мама почему-то мрачнела и напивалась вдрызг.

И Мартин Пименов понял: распускать нюни, ждать ласки и тепла, открывать кому-либо душу, верить в дружбу, а уж тем более в любовь – глупо. Рассчитывать в этой жизни можно только на себя. А потому что больше ты никому не нужен.

И в день своего пятнадцатилетия Мартин до самого вечера проторчал в спортзале, оттачивая новый, очень сложный прием. И загоняя себя до изнеможения, чтобы дома сразу рухнуть в кровать и уснуть, никого не видя и не слыша.

Душ он принимал в раздевалке спортзала.

Еле передвигая ноги от усталости, Мартин подошел к двери квартиры и замер. Это… это было неправильно!

Но праздничный аромат яблок и корицы насмешливо щекотал ноздри – тебя забыли спросить, что правильно, а что нет.

Он лихорадочно зашарил в карманах, ища эти кретинские, вечно куда-то заваливающиеся ключи.

В этот момент дверь распахнулась, и Мартин окончательно утратил связь с реальностью – на пороге стояла ТРЕЗВАЯ, ласково улыбающаяся мама!

– Ну где же ты ходишь, сынок? – смущенно улыбнулась она, вытирая чистеньким фартуком припорошенные мукой руки. – Мы тебя заждались!

Мартин деревянно шагнул через порог, украдкой ущипнув себя за ногу. Мгновенно огрызнувшаяся боль подтвердила – он не спит. Все происходит взаправду.

И эта убранная, свеже пахнувшая чистыми полами квартира – не сон. И праздничный стол в зале, накрытый невесть откуда взявшейся скатертью, – не сон. И мама, протягивающая ему неумело запакованную коробочку, – тоже не сон.

– С днем рождения, Мартин! Я полгода тайком от папки деньги тете Зине относила, чтобы не потратить. Носи на здоровье!

– Это… – побледнел от волнения мальчик. – Это мне?

– Тебе, сынок. Командирские! – гордо улыбнулась Зоя.

Старые, кондовые, вызывавшие недоуменные взгляды окружающих советские «командирские» часы Мартин Пименов носил до сих пор.

А тогда он не смог сдержать слез. Последних слез в своей жизни.

Так и стояли они, обнявшись. Зоя, уткнувшись носом в плечо давно переросшего ее сына, горько плакала:

– Прости меня, сыночка, за все прости! Я ведь все вижу, все понимаю, только водка эта проклятущая со свету меня сживает! А сегодня вот проснулась, посмотрела кругом – и так тошно стало! Папка твой в блевотине лежит, вас никого нету – разбежались кто куда, грязища, вонища! А в углу – не поверишь! – тень какая-то жуткая, черная-пречерная. И холодом от нее веет, аж сердце замирает. Ну, я соседей позвала, и мы папку твоего к его дружкам спровадили. Велела ему больше домой в пьяном виде не приходить, а сама за уборку взялась. Девчонки потом с улицы прибежали, помогли мне, красавицы мои.

Красавицы десяти, одиннадцати и двенадцати лет от роду гордо качнули туго заплетенными светлыми косами. Бритый наголо тринадцатилетний Ленька угрюмо шваркнул носом и нетерпеливо пробубнил:

– Может, хватит сопли распускать, жрачка стынет! Наготовили вкусного и измываются!

– Ты бы хоть брата поздравил, Ленечка! – Мать вытерла слезы ладошкой. – Он ведь всегда о вас заботился, помогал.

– Ну, поздравляю.

– Ну, спасибо, – улыбнулся Мартин, цепляя на руку часы. – Мам, я люблю тебя.

– И я тебя, сыночка! Вот увидишь, теперь у нас все хорошо будет, обещаю! Я больше пить не стану и папке нашему не позволю! Слышите, мои хорошие! Теперь мы все-все праздники отмечать будем вместе, без водки! – повернулась она к детям.

Такой, с просветленным, пусть и опухшим вследствие многолетних пьянок лицом, с умытыми слезами, сияющими глазами, и запомнил мать Мартин.

Потом они, пожалуй, впервые в жизни сидели всей семьей за одним столом и праздновали: вкусно ели, пили «Байкал» и «Буратино», много шутили, смеялись, даже обычно нелюдимый и мрачный Ленька сверкал неожиданными ямочками на щеках.

Пока не явился отец семейства собственной снова ужравшейся персоной.

– Шо за праздник? – икнул он, распространяя миазмы немытого тела и гнусного перегара. – Новый год рази? Дак он вроде был уже.

– Совсем допился, бессовестный! – поднялась из-за стола Зоя. – Иди, откуда пришел! Я ведь тебе сказала – пьяным домой не возвращаться! Не мешай нам день рождения сына праздновать!

– Какого еще сына? – гадко ухмыльнулся Игорь. – Этого байстрюка, че ли? Дак сто раз говорил – не мой он сын! Вот Ленька – мой! И девки все мои, на меня похожие, а этот глист – не мой!

– Как же тебе не стыдно! Ведь мать твоя говорила, что Марик на деда похож, просто один в один!