Давай не поженимся! - Страница 41

– Надо же, – как-то странно взглянул на меня Кипиани, – какое совпадение.

– Совпадение?

– А, неважно. Ну что, едем?

– Вы дорогу объясните, я сама доберусь, я на машине.

– Придется вам машину здесь оставить, без меня вы потеряетесь. За автомобиль не волнуйтесь, мы потом пригоним его, куда скажете.

Ну и ладно, путешествовать в роскошном, пахнувшем новой кожей салоне «Порше» гораздо приятнее, чем в воняющей бензином любимице папы Коли, в которой еще и печка еле фурычит.

По дороге я позвонила домой, вернув к жизни родителей. Да, пусть Олежка избит, пусть он в больнице, но главное – он нашелся, он жив!

Неведомый босс Анатолия оказался настолько любезен, что выслал за мамой и папой машину, так что к братишке мы пришли все вместе.

Увидев мумию из бинтов, мало похожую на веселого, здорового, сильного Олега, каким он был с нами на даче, мама, разумеется, не смогла удержаться от слез. Мне, если честно, тоже хотелось плакать, очень хотелось, до зуда в переносице хотелось, но – нельзя. Здесь нельзя, надо было поддержать маму, успокоить ее, отвлечь, а если получится – и развеселить. Тем более что Олежка был в сознании, хоть и слаб. Но он старательно поддерживал меня, даже шутить пытался, лишь бы мама не плакала, а отец не бледнел так страшно, до синевы.

Расспрашивать Олега, кто сотворил с ним такое, мы не стали. Видно было, что эта тема ему неприятна, а сил у нашего парня и так было с нос колибри.

Я смеялась, несла всякую чушь (а чуши очень нравится, когда ее носят), отвлекая маму, а перед глазами все время дрожала одна и та же картина – темный двор, переполненные мусорные контейнеры, насыпанный дворниками снежный сугроб, серый от грязи, он тает от потеков густой горячей крови, вытекающей из искореженного тела. Олежкиного тела.

В горле вдруг вспух комок, стало трудно дышать, сил сдерживать рвущийся наружу поток слез практически не осталось, и я, скорчив смешную гримаску, шепнула, что хочу в туалет.

И, не видя перед собой никого и ничего из-за прорвавшейся соленой пелены, выбежала вон. Надеюсь, они не заметят, что я не пошла в санузел, находившийся в палате брата.

Кажется, я едва не сбила с ног какого-то высокого мужчину, извинилась и, зажимая рот ладонью, чтобы не зарыдать в голос, буквально скатилась вниз по лестнице. Дальше, дальше, на выход, туда, где никого нет, где можно наплакаться вволю и даже избить снег. И руками, и ногами. А потом умыться в этом снегу и вернуться обратно, уже улыбаясь.

И плевать, что опухла опять от рева, маме с отцом сейчас не до моей внешности.

Клиника и на самом деле оказалась очень хорошей, здесь трудились не рвачи, как можно было бы ожидать от коммерческой медицины, а врачи. Хорошие врачи. Можно сказать – лучшие.

Так что Олежка наш встал с кровати уже через неделю, через две – бегал покурить на улицу, прячась от врачей, а к концу февраля был, как и обещал Кипиани, абсолютно здоров.

Кем был тот неведомый благодетель, мы так и не узнали, весь медицинский персонал клиники держался стойко, выведать имя босса Анатолия не удалось никому.

Брат, разумеется, знал, но молчал. Лишь загадочно улыбался и шевелил бровями.

Сейчас он меньше всего был похож на того мегамачо, каким был в новогоднюю ночь: роскошную шевелюру пришлось сбрить, когда накладывали швы на раны, загар сошел, уступив место больничной бледности. Причем бледность – это уже хорошо, первое время физиономия Олега была фиолетово-желтой от синяков.

Кстати, он так и не сказал, кто его убивал. Уверял, что ничего не помнит, но по глазам я видела – все помнит. И ему больно от этих воспоминаний.

Уголовное дело по факту избиения Олега Ярцева было переведено в разряд висяков, но, как оказалось, не для всех.

В день выписки брата из больницы мне позвонил Анатолий. Впервые, кстати, за все время, с той нашей встречи в больнице мы больше ни разу не пересекались. И вдруг – на тебе, звонит.

– Варвара Николаевна, здравствуйте, это Анатолий.

– Здравствуйте, Вахтангович.

– Намек понял. Варвара, не могли бы вы приехать сегодня в квартиру брата?

– Могла бы, – хмыкнула я, – и, собственно, собиралась, Олег ведь сегодня выписывается, мы с отцом его встречать…

– Не надо, – не очень вежливо прервал меня Кипиани. – Олега домой привезу я, вашему отцу уже позвонили, он в курсе. А вы, будьте добры, постарайтесь быть на квартире брата в три часа дня.

– Не буду! – возмутилась я.

– Чего не будете?

– Доброй не буду! С какой это стати вы мне приказываете?

– Я вам не приказываю, я вам рекомендую, – спокойно поправил Анатолий. – Это в ваших интересах, поверьте. И в интересах вашего брата тоже. Вы ведь еще не нашли работу, верно? Черная метка, брошенная вашим бывшим шефом, по-прежнему мешает вам жить?

– Вам-то что за дело?

– Правильный ответ. Вот если бы вы спросили: «А откуда вы знаете?» – мой босс мог бы усомниться в своем решении.

– Каком?

– Он хочет предложить вам работу.

ГЛАВА 26

Гордо вопить, что мне не нужны подачки, я не стала. Нужны. Вернее, нужна – работа. Хорошо оплачиваемая, желательно. Потому что денег не осталось совсем, приходилось одалживать у родителей. А для этого – признаться, что я уволилась.

Правда, настоящей причины своего поступка я озвучивать не стала, объяснив увольнение несчастьем с братом. Невозможно ведь совмещать жесткий график работы и постоянные отлучки в больницу, вот.

Продажу машины пока удавалось скрывать – ремонт оказался сложным, затянулся на неопределенное время.

В общем, ситуация выглядела (и не только выглядела, но и была) препаршивой. Деньги Олежки давно закончились, хотя, если бы я с самого начала могла предположить очередную подлость от своего бывшего руководства, с ходу ввела бы режим жесткой экономии. И тогда тысячу долларов можно было бы растянуть на гораздо больший срок.